— Бывший хозяин был гонщиком, — говорил Эсбери, сжимая пульт управления. — Передоз «кью». В его «Призраке» — шестнадцать визуальных и сорок два аудиочаса. Будешь смотреть без звука — лексика там мама не горюй.
Я хотел задать вопрос, но он что-то повернул в коробочке, и неожиданно для себя я подключился к «Призраку».
Женщина на полу извивалась, уползая от меня. Не устояв, она тяжело упала навзничь, ударившись затылком о стул. Ее живот был огромным. Беременная. Лужи таинственной жидкости впитывались в вытертые половицы, и кошка металась по комнате, вздыбив шерсть. Все это время — полная тишина. Ни звука падения, ни вскрика, ни мяуканья, только тихое жужжание системы «Призрак» и напряженное дыхание Бонни и Эсбери.
— Ну как, нормально? — раздался голос Бонни, отсутствовавшей в комнате. Она осталась в квартире аутсайдера, а здесь были только я, эта полуобнаженная женщина и кошка, без конца прыгающая со стола на пол, с пола на стол.
— Вполне, — отозвался я.
Комната сдвинулась, стала четче, словно навели фокус. Я увидел поднятую руку с отросшими неухоженными ногтями, явно не мою. На грязной подушечке пальца — горка сверкающего красного порошка, горевшего алым в беспощадном свете голой лампочки. Рука поднялась к моему рту и исчезла из поля зрения.
— Это он зарядился «кью», — зачем-то пояснил Эсбери. Я почувствовал его ладонь на спине — моей спине, — и услышал, как он добавил: — Вот теперь держись.
Внезапно пол в центре провалился, вспыхнул ослепительный свет, и расплавленная лава бурно потекла из зияющей дыры, затопляя комнату. Беременная так и лежала на полу; раскаленные потоки текли по ее коленям, но она ничего не замечала — согнулась вдвое, и ее вырвало раз, потом другой. Из кошки выскочили еще четыре ноги; она прыгнула с кухонного стола на стену и поползла вверх, на потолок, откуда и сорвалась рядом со мной. Из ее разинутой пасти наверняка исходило шипение, с клыков падала зеленая слюна, но все по-прежнему происходило беззвучно.
Изображение вдруг отодвинулось — должно быть, тело, глазами которого я смотрел, отпрыгнуло назад, и я увидел через дыру в потолке небо и столп чистого белого света. Группа вооруженных ангелов спустилась с небес и направила стволы автоматов на меня, на беременную, чей раздувшийся живот занимал уже полкомнаты, увеличиваясь с каждой секундой, и на кошку-паука, попавшую в лаву и горевшую, мечась между нами, и мы поднялись в воздух, сливаясь в гигантский огненный столп, взметнувшийся вверх на сотни футов, готовый обрушиться и уничтожить, прикончить меня…
И тут я вновь оказался в квартире аутсайдера.
— Вот мы и лишили тебя невинности, биокредитчик, — промурлыкал Эсбери, осторожно снимая с меня линзы. — Я это всей школе расскажу.
К «Призраку» я подключался и раньше: «касперы», как и «кью», зависимые и всегда упорно навязывают другим свою дурь. Единственное, что хорошо в «Призраке», — одновременно подключается только одна функция. Зрение, слух, тактильные ощущения — выбираешь на свой вкус. Один клиент — одно ощущение; это своего рода предохранительный клапан. В квартире Эсбери я посмотрел зрительные глюки покойного торчка; обрушься на меня все ощущения разом, я озверел бы не хуже любого нормального «кью»-наркомана.
Сейчас, когда моя жизнь потенциально подошла к концу, я могу сказать, что подключался к «Призраку» и потом долго приходил в себя. Может, кто-то лишь плечами пожмет, но в компетентных кругах мне сразу поставят выпить.
Эсбери потянул нас в другую комнату, мимо рабочих столов, заваленных искорганами разной степени исправности и инструментами, которых я никогда не видел за стенами союза, — и привел к удобному дивану. Было очень приятно вновь посидеть на мягком. Бонни рассказала нашу историю — мы прятались в надежном месте, но в последнее время там начали кружить спецы из Кредитного союза, и теперь приходится менять точку.
Эсбери слушал, в нужных местах кивая или пожимая плечами, а потом сказал, что сочувствует, но может лишь предложить нам остаться пока у него.
— В этом доме сканер не везде берет, — клялся он. — А я пока что-нибудь придумаю.
Но Бонни это не заинтересовало.
— Это нечестно по отношению к тебе, — сказала она. — Ты и так рискуешь, пустив нас в квартиру.
Аутсайдер задумался, глядя в пространство с отсутствующим видом и щелкая пальцами. Откуда Бонни знает этого человека? Друг семьи? Не похоже. Значит, познакомились позже. Что у них — секс, роман? Неожиданная ревность подступила к горлу, и мне остро захотелось спросить их об этом здесь и сейчас.
Но тут заговорил Эсбери:
— Есть одна хаза, но палиться за так не буду. Пусть звонит без грузила. Это большое доверие.
Бонни собралась мне перевести, но я все прекрасно понял. Эсбери хотел знать, кто я такой, прежде чем открывать свои карты. Он намеревался послушать, как я оказался в подобной ситуации. Ему требовались доказательства, что я его не сдам.
Он хотел знать, как я сделался биокредитчиком в бегах.
Что ж, это справедливо. В любом случае моя очередь рассказывать.
И вот что я сказал.
Примерно год назад я изымал искорганы у цирковых артистов-близнецов. На тридцать четвертом году жизни у них одновременно проявилось редкое генетическое заболевание: гипоталамус начал усыхать, и все, что могли сделать врачи, это заменить его трансплантатом. Братья были довольно известными воздушными гимнастами и ежевечерне бросали вызов смерти, летая в пятидесяти футах над ареной, разжимая руки и приземляясь в маленький квадратный бассейн с водой, окруженный блестящими металлическими шипами, смазанными кураре. Цирк явно претерпел значительные изменения с тех пор, как я ходил туда мальчишкой.