Грязное мамбо, или Потрошители - Страница 51

— Знаю, знаю, — хмыкнул я. Слышал все это раньше. Еда, вода и крыша над головой — этому детей учат в школе. Три кита, на которых все держится; заботься в первую очередь об этом, а остальное приложится. Вранье. — В общем, их нашли.

Бонни кивнула:

— Сегодня утром, когда она вышла за едой. Они слышали шум, но надеялись, что в здании безопасно. Она купила хлеба и сыра дальше по улице, вернулась и увидела… это. Она отлучилась впервые за десять дней.

— Да здесь можно в десять минут уложиться, — сказал я. — Щитовидку вообще за пять достают.

Девушка вновь затряслась в рыданиях. Бонни пошла к ней, а я внимательно вчитался в оставленную квитанцию. Никогда не мог понять, почему люди выбрасывают деньги на искусственную щитовидную железу, когда существует отличная альтернатива — таблетки. Зачем связываться с заменой органа и наживать себе головную боль, если дважды в день можно проглотить тридцать миллиграммов левотироксина и забыть о проблеме?

Внизу квитанции ставится специальный код, который могут расшифровать только работники Кредитного союза. Из аккуратной цепочки цифр у нижнего края я узнал, что кредитный рейтинг клиента, когда он брал щитовидку, составлял восемьдесят четыре и четыре десятых — вполне надежный уровень при сегодняшнем финансовом климате, и ему решили предоставить кредит под тридцать два и четыре десятых процента на сто двадцать месяцев. И снова все честно, учитывая обстоятельства. Свой «Джарвик» я брал под двадцать шесть и три десятых процента, но это специальная ставка, на которую пошли мои бывшие работодатели, которым я все равно не пошлю открытку на Рождество, скупердяям.

А вот и причина, по которой мы переезжаем, хватаем сумку и летим впереди собственного визга из прачечной и вообще из этой части города, едва забрезжит рассвет и ищейки-наблюдатели отправятся на боковую. В правом нижнем углу желтой квитанции стояла подпись. Там расписывается ответственный исполнитель, удостоверяя, что искорган возвращен союзу, клиент полностью оплатил свой долг, и счет с этого момента считается закрытым.

Мне хватило доли секунды, чтобы узнать почерк: я сотни раз выводил рядом собственную фамилию.

Я меньше всего хотел повстречаться с этим человеком, имеющим больше всего шансов меня найти.

Это была подпись Джейка Фрейволда.

XII

Однажды вечером, когда я еще был женат на Мэри-Эллен, Джейк зашел на ужин. После сложного заказа — изъятие целой респираторной системы, включая оба легких, — я пригласил его в гости, не спросив супругу. Мы с Мэри-Эллен пребывали на стадии медового месяца, поэтому она не стала устраивать сцену, когда я нарисовался с приятелем.

— Ну, Джейка ты помнишь, — начал я, пропуская его в дверь, отчего-то засомневавшись, знакомы ли они вообще. — Он мой товарищ по работе… — Я хотел сказать, что знаю Джейка с раннего детства и мы вместе служили в Африке с первого до последнего дня, но вспомнил, что военную тему в присутствии Мэри-Эллен лучше не поднимать, поэтому закончил так: — и до этого.

— Конечно, — кивнула она. Может, притворялась. В армии ей ставили бы высшие баллы за маскировку. — Входите. Я сейчас принесу третий прибор.

Обед получился светским раутом, полным отвлеченных разговоров о фильмах, политике, религии и прочих нейтральных тем, но за кофе с десертом кто-то бросил спичку на фабрике фейерверков. Джейк завел речь о работе, о клиенте, у которого недавно изъял мочевой пузырь, и Мэри-Эллен завелась с пол-оборота, осыпая Джейка градом словесных ударов и временами нанося хук с разворота:

— И вам не стыдно убивать людей?

— Как вы можете приходить домой и спокойно спать ночью?

— И долго вы потом отмываетесь под душем от крови?

— Где ж ваше чувство приличия?

— Человек вы или нет после всего этого?

Больше я гостей домой не приводил.

Но Джейк отбивал удары с ходу, отвечая на каждый вопрос Мэри-Эллен, и чем тише я становился, тем больше горячились они, устроив настоящий словесный поединок. Джейк отступал в угол, затем отталкивался и с боем прорывался к победе, но тут же начинался новый раунд. Наблюдать за ними было утомительно, и по истечении трех часов я отключился в мягком кресле, с пивом в руке, накрыв голову подушкой.

Вечером, когда Джейк ушел домой и мы остались вдвоем, я извинился перед Мэри-Эллен за то, что все вышло из-под контроля.

— Мне очень жаль, — сказал я, понимая, что больше мне не позволят привести в гости лучшего друга. — Наверное, ты его возненавидела.

Помню, она уже откинула одеяло, готовясь лечь, но тут, помедлив секунду, повернулась ко мне и ответила:

— Вовсе я его не возненавидела.

Я удивился:

— После всего, что он сказал о союзе?

— В нем есть страсть, — объяснила она, забираясь в постель и натягивая одеяло до подбородка. — Не туда направленная, к сожалению, но он горит своей работой, а это я умею уважать.

— Значит, он не вызвал у тебя отвращения? — Я хотел услышать это отчетливо, даже записать на магнитофон.

— Страсть меня никогда не отталкивала. Отвращение вызывает апатия.

«Ух ты, — подумал я, — а она начинает меняться. Может, этот брак и вправду окажется удачным?»

Только когда мы выключили свет и почти погрузились в сон, я догадался спросить:

— Слушай, а я? Моя страсть тебе нравится?

Ответа не последовало. Наверное, Мэри-Эллен уже спала.

Джейк присутствовал при рождении моего сына. Я тогда вкалывал по двадцать часов кряду, отлавливая клиентов из списка «Сто самых разыскиваемых» и вспарывая худших из неплательщиков. Когда мне позвонили, я потащился в больницу и тупо смотрел, как Мелинда выталкивает Питера в реальный мир. Пока я вытирал полотенцем ее влажный лоб, на пейджер пришли три сообщения от моих наблюдателей, обнаруживших клиентов.