Теперь у меня, разумеется, есть и другая татуировка — эмблема службы по возврату биокредитов на шее слева, маленькая черная мишень, пронзенная пятью золотыми стрелами. Ее невозможно свести, сколько ни мучай кожу лазером. Я представляю, как через много лет после моей смерти, когда плоть и кости рассыплются в прах, татуировка будет эфирным призраком парить над горсткой темной пыли, словно знак будущим поколениям, что я был представителем самой страшной профессии на земле.
Плюс девицы на нее западают.
Мою первую жену Бет я встретил в той поездке в Сан-Диего. Она была проституткой и немыслимо красивой. Бет развелась со мной шесть месяцев спустя, когда я истекал потом в раскаленном танке в пустыне. Наш брак, видите ли, мешал ее карьере.
— Я знаю одно место, — сказал Джейк, ухмыляясь нам с Гарольдом над полупустой кружкой пива. Мы проторчали в баре больше времени, чем я мог сосчитать по пятнистым от старости настенным часам.
— А здесь чем плохо? — пьяно протянул я. — Посмотри вокруг — не хуже других мест.
Подошла официантка, благовоспитанная студентка, еле сдерживаясь после нескольких часов общения с тремя морпехами, головы которых дико кружил выпитый алкоголь.
— Что-нибудь еще? — спросила она, и после банальных комплиментов и неуклюжих движений мы ухитрились заказать себе новые порции пива. Официантка чуть не бегом кинулась от нашего столика, а мы продолжили процесс перехода от состояния упившихся до неподвижности в состояние нажравшихся вусмерть.
Через несколько минут Гарольд вспомнил, на чем остановился разговор, и пробормотал:
— Джейк сказал, он знает место.
— Ты это уже говорил. Ты повторяешься.
— Нет, — настаивал Гарольд. В его голосе появились плаксивые нотки. — Одно место. Понимаешь? Место!
Джейк подмигнул из последних сил:
— Верно. Место хоть куда.
— Ах, место…
— Ага. Место.
Я помотал головой. Комната кружилась. Я решил обязательно высказать претензию здешнему управляющему.
— Не нужно нам твое место. Нам нужны сговорчивые девки.
Как нарочно, к столику подошла официантка и ухнула поднос на столешницу с натренированной ловкостью. Не успела она назвать нам сумму счета, как я ухватил ее за руку. Переплетя свои огромные клешни с тонкими пальчиками, я с трудом повернул налитые кровью глаза к ее незабудочно-голубым очам и спросил:
— Детка, лапочка, сокровище, ты переспишь со мной?
— Только если на земле не останется других мужчин.
— И тогда бы ты согласилась?
— Конечно, — ответила она. — Девушкам же нужен секс!
Сложись жизнь иначе, я, пожалуй, мог бы в нее влюбиться.
За свою жизнь я любил всего шестерых женщин, включая собственную мать, и, исключая ее, женился на пятерых из них. Но мог бы любить гораздо больше. Кассиршу «Даунтаун дели», студентку, которая проходила со своим сенбернаром мимо нашего дома каждый день ровно в девять утра, сексуальную дикторшу с восемнадцатого телеканала с ее пухлыми губками. У меня большой нерастраченный любовный потенциал, знаю со слов психиатра. Он повторил это дважды, когда я ходил в брачную консультацию с моей четвертой женушкой, Кэрол.
— Мы получили результаты ваших тестов, — сообщил мне дядя с дипломом, висевшим в рамочке на стене за его спиной. У него хватило наглости содрать с меня триста долларов в час за вмешательство в наши с женой ссоры и препирательства. — Должен сказать, у вас большой нерастраченный любовный потенциал.
Я просиял:
— Значит, с этим мы закончили? Все в порядке?
Меня ждала работа, органы, которые следовало изымать.
— Нет, мы не закончили, — взвилась Кэрол.
— Да в чем проблема?! Тебе же ясно сказали — у меня большие способности к любви!
— Проблема в том, — ответила Кэрол, — что ты не реализуешь свой потенциал!
К тому времени, когда мы отыскали то самое «место» в Сан-Диего, все трое, к сожалению, успели совершенно протрезветь. Неумолимо приближался рассвет. Секс с незнакомыми бабами уже не казался таким заманчивым без алкогольной смазки, сглаживающей моральные ухабы. Мы безуспешно торкались в двери винных магазинов, но все лавочки давно закрылись, бросив нас на произвол судьбы до нового дня.
Гарольд пошел первым. Я волновался, пожалуй, впервые за всю службу. Я, конечно, занимался этим и в штате Нью-Йорк, и в Пенсильвании, и в Джерси, и в поездах на ходу, и в другом транспорте, но никогда не спал с женщиной старше себя и такой… опытной и знающей, как проститутка. А вдруг я все делаю не так? Что, если столько лет я трахался неправильно?
Поэтому я ждал в коридоре, читая «Вэнити фэр», который кто-то оставил на столике. Бизнес был открыт в массажном кабинете — старая как мир уловка, которая уже никого не обманывает. Мне показалось странным, что они продолжали маскироваться — уже год как в Сан-Диего официально появился квартал красных фонарей — провинциалы пошли вразнос, — но, видимо, старые привычки умирают трудно. Декор был выдержан в эконом-классе: флуоресцентные лампы, мебель из ДСП, синтетический ковер четверть дюйма толщиной.
Клиенты шли косяком, словно рабочие муравьи, спешащие на случку к муравьиной матке. Каждые несколько минут хлопали двери, приглушенные стоны эхом отдавались в коридорах и маленькой приемной. Это был бордель для солдат, из чего я заключил, что и для морпехов, но и не только — никакой дискриминации по роду войск не наблюдалось. Я даже углядел взблеск знакомых знаков различия, но промолчал — мне не улыбалось отжиматься под бдящим оком морских пехотинцев или вылизывать им ботинки непосредственно в здешнем коридоре. Согласитесь, как-то нелепо нарываться на отрывание яиц в борделе.